АНАТОМИЯ ВЛАСТИ

Франк-Вальтер Штайнмайер делает вид, будто никакой предвыборной борьбы пока нет. А сам тем временем активно ею занимается — и чувствует себя весьма неловко. Крупный план: как московский художник и автор провокационных политических плакатов становится летописцем новой России.

Избирательная кампания? Нет, не занимаюсь. Не сейчас. Сейчас он демонстрирует ответственность. А то ведь демократия в опасности. Граждане совершенно аполитичны. И еще кризис. В таких обстоятельствах он не может позволить себе уже в феврале начинать избирательную кампанию. Легкое возмущение.
Так на позапрошлой неделе началась беседа с Франком-Вальтером Штайнмайером, федеральным министром иностранных дел и кандидатом на пост канцлера от Социал-демократической партии Германии. Но прежде всего — главным политстратегом, основным носителем ответственности, в настоящее время не участвующим в избирательных дрязгах. Это он ставит себе в заслугу, таким он хочет выглядеть в глазах людей и, вероятно, таким он сам видит себя.
Так ли это? Союз партий ХДС/ХСС не верит ему ни на полслова. Союз испытал чувство законного возмущения, когда в позапрошлый четверг Штайнмайер выступал перед рабочими концерна Opel в Рюссельсхайме. Христиане, и демократические, и социальные, посчитали, что в задачи министра иностранных дел благополучие концерна не входит, это уже предвыборная акция. За семь месяцев до выборов в бундестаг вокруг Штайнмайера возник странный диспут: что считать предвыборной кампанией, а что — серьезной политикой.
Он занимает много места в своем кабинете. Здесь тихо — министр иностранных дел думает. Кисти рук сложены треугольником, кончики пальцев упираются в пальцы другой руки. Жест, выражающий глубокую задумчивость. Штайнмайер чувствует себя в позе мыслителя вполне комфортно. Он говорит: ведь не секрет, что с Ангелой Меркель он проработал в Большой коалиции четыре года. Вдруг взять да напасть в такой ситуации неприлично. И браниться не станешь. Ведь существует этика уважения к ближнему.
Спустя почти сутки в Куксхафене празднуют конец карнавала. 1500 зрителей, Штайнмайер выступает. Концепция его речи возникла из такой постановки вопроса: как бы максимально уничижительно высказаться об Ангеле Меркель, не упоминая при этом ее имени?
Конечно, Штайнмайеру известно, что пресса упрекает госпожу канцлер в неумении крепко держать поводья в руках, в нерешительности. В Куксхафене он заявляет, что пост канцлера не то место, где можно, «ничего не делая, дожидаться окончания кризиса». На этой должности «необходимо доказывать, что есть воля созидать», ни прятаться, ни уходить от ответственности здесь нельзя. Так он старается умалить достоинства г-жи канцлер, чтобы ее и видно не было. И, наконец, выкрикивает: «На мостике нет капитана! Нельзя же так!»
Для предвыборной кампании такие речи не слишком ядовиты. А вне полемики конкурентов это слова странные. «Этика уважения к ближнему» выглядит как-то по-другому. Штайнмайер справляется с этим противоречием на свой манер: он просто не называет имени Меркель. Речь как бы в принципе о слабости руководства. В общем и целом. А уж если кому-то на ум придет имя «Меркель» — это его проблема.
Это накладывает на его выступление отпечаток раздвоенности. Вроде он и нападает, но как-то не всерьез. Он немало сделал для своей партии, но и с канцлером из партии конкурентов у него нормальные отношения. После выступления он смеется — скорее с облегчением, чем радостно. Речь ему тоже не очень-то удалась. Когда Штайнмайер пытается показать темперамент, он начинает говорить громко. Он рычит, кричит — но все без страсти. Чувствуется какая-то нерешительность, вроде борьба как бы и предвыборная — но не на полную катушку. Амплуа государственного деятеля ему подходит больше.
Он не чужд помпезности в мыслях и речах, во всяком случае в узком кругу. Тут он не только берется защищать демократию, но и заново определяет круг задач федерального канцлера. Штайнмайер на самом деле не таков, как его коллеги по кабинету министров из рядов социал-демократов Пеер Штайнбрюк или Зигмар Габриэль, действительно уважающие Ангелу Меркель. Штайнмайер считает, что ее решения ориентированы на слишком близкую перспективу, слишком они тактические. Он считает, что г-жу Меркель занимают мелкие политические интриги.
Сам Штайнмайер собирается действовать иначе — он будет строить долгосрочные планы, принимать масштабные решения, вести страну твердой рукой. И основательность, прежде всего — основательность, повторяет он вновь и вновь. Ведь ныне — кризис, и люди еще меньше, чем в другое время, готовы прощать политикам разные интриги ради сохранения власти. Звучит неплохо, на самом деле — хорошо звучит.
Но, кажется, кто-то это уже говорил. Разве это все не напоминает заявления Ангелы Меркель четыре года назад: пора, мол, покончить с уловками и интригами. В ее тогдашней предвыборной риторике чуть ли не главным было слово «честность». Еще звучит в ушах: «Обещали и забыли — такого больше быть не должно!»
Претенденты на власть, похоже, склонны изобретать эту игру каждый раз заново. А в конце концов играют по старым правилам. Ангела не стала канцлером реформ, как обещала избирателям.
И Штайнмайер давно и по уши погряз в предвыборной борьбе против Меркель. Только ведет ее он не в открытую, а конспиративно. Не по-крупному, а мелочно. Потому и получается, что стратег Штайнмайер вдруг разражается бранной тирадой из-за того, что его — в отличие от Ангелы Меркель — во время визита в Санкт-Петербург не пригласили за стол вместе с российским президентом. Это было осенью прошлого года и являет собой лишь один пример непрекращающейся возни вокруг протокольных мелочей, битвы за каждое очко в гонке за власть. Поскольку и Меркель не настроена уступать ни на йоту, то именно внешнюю политику они превратили в поле, на котором каждый чуть-чуть фолит исподтишка.
Штайнмайер легко мог бы избежать всплеска неприятных эмоций, если бы заранее проинформировал ведомство федерального канцлера, что собирается назначить Бернда Мютцельбурга своим уполномоченным по Афганистану. Но он не пожелал. И получил себе на радость заголовок в газете Frankfurter Allgemeine: «Ловкий ход Штайнмайера».
Но как же насчет предвыборной кампании? «Откуда вы это берете! Тут никакой предвыборной борьбы!» И совершенно не относится к делу вопрос о том, войдет ли Эрика Штайнбах из Союза изгнанных и перемещенных лиц в совет фонда «Центр по сбору документов об изгнании». Поляки возражают, а Меркель — как обычно — пока не хочет ничего решать, потому что не настроена ни сердить польских соседей, ни дразнить консерваторов в собственной партии. Штайнмайер, не упоминая, разумеется, имени канцлера, негодовал: поляки могут истолковать это как политический финт.
И это — не предвыборные интриги? Разве такие резкие словечки — не из языка избирательных технологий? Штайнмайер молчит, снова соединяет кончики пальцев обеих рук, опять треугольник, способствующий рождению важных мыслей. Следует пространное рассуждение о сложности германо-польских отношений, отягощенных трагическими событиями истории, и о том, как сильно все это беспокоит его лично.
Но, может быть, все-таки и немного предвыборной борьбы в этом есть — совсем чуть-чуть? Его ответ продолжителен. По сути, он готов признать, что в выборе слов, а точнее, лишь одного словечка, небольшой элемент — только не надо его переоценивать! — предвыборной борьбы, возможно, и есть.
Но то, что журналисты всегда пытаются его на этом поймать, его просто бесит. Две недели назад он был в Багдаде — первым из немецких министров иностранных дел после войны. И там его об интервью попросила Карен Миосга из программы «Темы дня». И о чем же она его спросила? «А не является ли эта поездка на самом деле частью предвыборной кампании?» Он, Штайнмайер, настолько рассердился, что фыркнул: «Бред!» — и даже после интервью еще долго метался по вестибюлю гостиницы, как разъяренный тигр.
Оказывается, его легко вывести из себя. Его окружение внимательно отслеживает, кто и что пишет и говорит о нем. И очень просто попасть в список тех, кто ведет кампанию против кандидата в канцлеры. Все это очень напоминает обычаи предвыборных сражений.
Конечно, Штайнмайеру нелегко с его разными ипостасями. Так и запутаться недолго. Министр иностранных дел — непременно человек государственный, а кандидат на пост канцлера должен энергично доказывать, что г-жа Меркель не соответствует должности — иначе никто не поймет, почему так необходимо, чтобы Штайнмайер ее сменил.
Чего ему не хватает, так это уверенности в исполнении каждой из ролей. Решительности. Честности. Ведь, конечно, у него есть право выступать перед рабочими автомобильного концерна, которых тревожит кризис. Но вправе ли он после этого выдвигать требование, что Opel «не должен стать полем предвыборной борьбы»?
Получилось довольно забавно. Разве совет работников концерна Opel, близкий к Социал-демократической партии Германии, пригласил бы Штайнмайера, не будь он кандидатом в канцлеры? Им бы больше подошел министр финансов Пеер Штайнбрюк, он ведь сидит на государственных деньгах, которые Opel так хочет получить.
Впрочем, идет год выборов. Они, конечно, бросают тень на все. Но настораживает, что само это понятие стало настолько непристойным, что такой политик, как Штайнмайер, старается как можно дольше не иметь с ним ничего общего. Ведь со словами «предвыборная борьба» он — как и почти все — связывает только шоу и легкомыслие. Потому он старается участвовать в шоу, которое идет под девизом: «Здесь никакой предвыборной борьбы!» К тому, что раньше не вызывало большого доверия, он добавляет еще один виток недостоверности.
Уж если не получается у него изменить суть политики, то как минимум нужно бы избавиться от двусмысленной нерешительности, этой странной скованности, чтобы у партии социал-демократов на выборах было открытое и понятное лицо. Она этого ждет.
Нужно не превращать избирательную кампанию в объект конспирации, а организовывать ее — вот каким должен быть сейчас девиз Штайнмайера. А избирательная кампания подразумевает, что ведущие кандидаты представляют свои планы относительно того, как они собираются противодействовать кризису и какой они видят принципиальную роль государства. Так же открыто, как в позапрошлую пятницу, это сделали СДПГ и ХДС/ХСС, обсуждавшие концепцию финансового рынка.
И затем вести об этом полемику. Если нужно — то и остро. Вот это была бы серьезная политика. И никто не смог бы упрекнуть Франка-Вальтера Штайнмайера, если бы он без обиняков сказал, что хочет убрать с поста канцлера эту даму. Ведь он же хочет. Он безусловно этого хочет.
Между прочим, зовут ее Ангела Меркель. Можно и по имени назвать. Пусть это станет началом новой открытости.
Анатомия власти Крупный план: как московский художник и автор провокационных политических плакатов становится летописцем новой России. Трое мужчин — Владимир Путин, глава энергетического концерна «Газпром» и бывший федеральный канцлер Германии Герхард Шредер — тащат по заснеженным просторам Сибири бочку. «Ведь этот немец по совместительству уже практически стал и российским политиком», — считает Андрей Будаев. На бочке красуются логотипы компаний E.ON, BASF и «Газпром».
Эта картина — вклад Будаева в газовый конфликт с Украиной. Она создана по мотивам шедевра русской живописи XIX века. Подобные политические комментарии в рисованной форме — фирменный знак Будаева; от его внимания не застраховано ни одно произведение искусства в истории человечества. В обществе, из которого практически полностью изгнана острая политическая сатира, 46-летний Андрей Будаев своими картинами упорно продолжает борьбу против прогрессирующей апатии.
Персифляж, подтрунивающий над «Газпромом», висит на стене скупо отделанной московской мастерской с белой кафельной плиткой и окрашенной в светло-голубые тона штукатуркой на стенах. Будаев опять проработал до утренних сумерек. На нем заношенные джинсы и синий пуловер. Картину дополняет трехдневная щетина, непослушная черная шевелюра и маленькие глаза. На письменном столе таблетки, снимающие усталость. Хотя произведения Будаева могут показаться плакатными, они требуют огромного напряжения сил: путь к безупречному мотиву бывает нелегким.
В последнее время художника занимает новый процесс против бывшего нефтяного магната Михаила Ходорковского. Несколько лет назад он уже изобразил владельца ЮКОСа в образе полководца, потерпевшего поражение. На другой картине, озаглавленной «Приглашение на казнь», элегантный Путин убеждает непокорного олигарха склонить голову на плаху.
Уже несколько дней Будаев пребывает в поиске новых идей, слушает новости, блуждает по страницам интернет-версий столичных газет. Так будет продолжаться, пока ему в голову не придет нужная мысль. «Если сидит Ходорковский, то за решеткой должны оказаться и многие другие, — убежден он. – Все те, кому удалось набить карманы после распада Советского Союза».
Осталось лишь подобрать картину с подобающей символической нагрузкой. Художник просматривает папки с работами старых мастеров, советских художников и фотографов. Наконец, останавливается на кадре из американской комедии, изображающем два десятка представителей уголовного мира в тюрьме. Из 30 тыс. фотографий, сохраненных на жестком диске, Будаев выбирает головы, которые нужно вставить в кадр: вот судья, собирающийся вынести Ходорковскому уже второй приговор, вот российские олигархи и политики. На его работе они предстанут бандой мошенников с премьером Путиным во главе.
«Я верну наших политиков на землю, — обещает он. — Я хочу, чтобы все поняли, что они не боги». Это делает Будаева художником-диссидентом. В России государство вот уже на протяжении веков является неким кумиром, граждане в большинстве своем хотят сильного вождя. На вопрос, что такое счастье, Будаев отвечает: «Это когда мои работы нравятся все большему и большему числу людей».
В Московском союзе художников Будаева считают белой вороной, среди его друзей — критически настроенные журналисты. Опасается ли он за свою жизнь? «Я не в тюрьме, и я не боюсь, что меня подстрелят», — говорит он.
Он не раскрывает факты коррупции, а обнажает болезни российской политической системы. Он язвительный летописец новой России. Одинокий классовый борец, орудующий кисточкой и цифровыми ножницами на мониторе. Будаев, конечно, может досаждать власть имущим, но он для них не опасен. Его ниша слишком мала. Крупным, управляемым из Кремля газетам дозволено печатать работы Будаева при условии, что они высмеивают врагов России. И лишь небольшое сообщество утонченных поклонников сможет по достоинству оценить его календари и альбомы.
Произведения Будаева стоят 2—8 тыс. евро. Разбогатеть пока не удается, покупателей мало. Правда, несколько недель назад подчиненные одного олигарха приобрели картину художника в подарок на пятидесятилетие своему боссу. «Я не слишком лестно изобразил этого господина, — говорит художник, — так что по меньшей мере часть элиты еще не утратила способности смеяться над собой».
Теперь Будаев пролистывает на мониторе пять сотен политплакатов, как называет свои картины и коллажи он сам. В 1990-х годах он создал карикатуру на Бориса Ельцина, который, напившись, принялся дирижировать оркестром на мероприятии, посвященном выводу советских войск из Берлина.
Сегодня он развенчивает постсоветский культ личности, изображая Владимира Путина аплодирующим по случаю открытия памятника самому себе. Будаев больше не ходит голосовать: «Все решено заранее, а народ держат за стадо избирателей».
Слева от его письменного стола висит картина размером 1,80 м на 3,50 м – свободная вариация на тему знаменитого «Анатомического урока доктора Тюльпа» Рембрандта. Операционный стол сделан из пачек долларовых банкнот и золотых слитков. На нем лежит тело российского министра финансов. Процессом руководит улыбающийся, влюбленный в деньги Путин. «Он был президентом сотни богатейших олигархов страны, но не народа», — сетует Будаев. Один из этих олигархов держит в руках модель яхты стоимостью $200 млн. Саму яхту он подарил своей дочери — в то самое время, когда Россия на всех парусах летела к новому экономическому кризису. Свою работу Будаев назвал «Анатомия власти».
Радиоприемник ловит «Эхо Москвы». Критически настроенная радиостанция сообщает о росте безработицы и последних событиях в процессе над Ходорковским. Нефтяной магнат якобы украл у своей собственной компании больше нефти, чем та успела добыть.
По абсурду работы Будаева может превзойти только действительность.